Зато мы писали, как он…
Накануне Дня учителя хотелось бы вспомнить одну горькую дату – 70-летие начала оккупации Белгорода в октябре 1941 года, и на примере нашей старейшей школы города (основной школы №34) рассказать о нравственном и трудовом подвиге белгородских учителей в сложное военное время. Школа военного времени полным ходом жила, думала, трудилась. Невзирая на неслыханные трудности, государство провозгласило Закон о всеобщей обязательном обучении незыблемым: «Мы должны учить всех детей и учить хорошо, несмотря на сложности военного времени…. Никаких ссылок на военную обстановку»,- писала газета «Правда» в марте 1942 года.
В предвоенные 40-е годы понятий «личное время», «личная жизнь» у белгородского учителя не существовало. Красноречив отрывок из рукописной поэмы, хранящейся в школьном музее. В ней рассказывается об учителях села Красное (ныне это городская черта, наша школа №34):
Мария Федоровна Ечина из последнего довоенного выпуска говорит, что директор был строгим, но справедливым человеком, хорошо знал свой предмет (русский язык и литература) и не ругался даже тогда, когда ученики воровали яблоки из директорского сада. Похвального листа за отличную учебу с подписью Виноградского у Марии Федоровны не сохранилось – висевший на стене в рамочке лист порвал штыком фашист, обнаруживший изображение Ленина и Сталина.
Автоном Григорьевич Виноградский был директором нашей школы с 1932 года. Из четверых его детей осталась в живых только дочь Людмила. Она вспоминает: «Семья приехала в Красное с Украины. Родителей моих там временно снимали с работы за то, что окрестили детей. В селе Красном мама и папа пользовались уважением. Они отдавали ученикам всю душу. Часто мама приводила домой учеников на дополнительные занятия. Также в школе работала моя тетя Проценко Римма Семеновна (учитель начальных классов). Она погибла во время бомбежки вместе с двумя детьми и свекровью».
Автоном Виноградский проводил на фронт троих учителей нашей школы, двое из которых погибли на войне. Самого же директора оставляли в Белгороде для подпольной работы. В 1943 году Виноградский был выдан женой полицая и расстрелян за связь с партизанами. Похоронили его в селе Грязном, в неглубокой яме без гроба.
Нас удивило, почему для подпольной работы в Красном, Грязном оставили именно директора, которого в селе знали многие, если не все. Но приказы военного времени не обсуждались. Не обсуждал приказ принять Краснянскую школу и фронтовик Василий Барышенский. Уже осенью 1944 года наша школа встретила учеников. Первые пять школ были открыты в Белгороде ещё в августе 1943 года.
Ученики из Никольского на общешкольном собрании приняли постановление: «Многие колхозники ушли на фронт бить гитлеровскую нечисть. Чтобы не страдала колхозная работа, заменим их. Пойдем в поле, на фермы, убирать хлеб, косить луга».
Газета «Борисовская коммуна» в июле 1941 года пишет: «В Порубежанской школе на колхозных работах Валя Кисова, Дуся Твердохлебова, Нина Пятакова, Галя Мартюшенко и другие перевыполняют нормы выработки взрослых». «14-летние Василий Щербак и Виктор Ковтун работают на бороновании. Они ежедневно выполняют норму на 130-160%».
Таких примеров множество. Конечно же, направляли и возглавляли работу белгородские учителя.
Учитель-фронтовик Барышенский вспоминает: «В 1944 году я был освобожден от военной службы и получил командировку для выезда в курскую область для работы по специальности (постановление Совмина СССР №834) . И вот я в Белгороде приказом РОНО назначен директором Краснянской семилетней школы с 1 августа 1944 года.
Прибыв в село Красное, что же я увидел? Стены школы облуплены и проломлены в четырех местах в виде арок, нет окон, дверей, полы выломаны, голландка разрушена, нет ни одного стола, ни одной парты.
Я представился завучу, сказал, что пришел принимать школу. Она мне: «Вы не первый, тут уже многие приходили, посмотрят и уходят, больше не возвращаются».
В РОНО мне сказали, что ничем помочь не могут и надо обходиться своими силами. Колхоз был разорен, имел 2 лошадей, 1 повозку и 1 сани. Ни единого рубля на восстановление школы не было отпущено, дали только хлебные карточки для работающих в школе - 4,5 кг муки на полмесяца на одного».
Василий Барышенский принял школу. Началась подготовка к новому учебному году. Все работы каменщиков и штукатуров легли на двух мужчин - самого директора, учителя Мозолюка Демьяна Тимофеевича и бригаду из 30 женщин. Председатель сельского совета выделил двух стариков на плотницкие работы. Старшеклассники добывали кирпич: разбирали фундамент разбитого школьного здания, рухнувшего клуба, церковной ограды. Глину и песок носили на плечах из оврага.
Полы были глинобитные, печи сделал учитель Мозолюк. Застеклили окна - рамы были маленькими, из покинутых жителями крестьянских хат, а скамейки поставили на вкопанных в землю столбах. Досок не хватало, пришлось разобрать бункер, построенный немцами, и баню, устроенную нашими солдатами после освобождения села.
Родители учеников оштукатурили стены и потолки, побелили их и даже сделали классные доски прямо на стенах, закрасив прямоугольники черной краской.
1 октября 1944 года школа в Красном приняла учеников в 1-7 классы, причем 6-х классов было два. Пришли дети из других сел - Грязного, Репного, из поселка Октябрьский, хуторов Жабий, Алмазный и Должик. В белгородских школах дети были самого разного возраста. Многие из-за войны не смогли пойти учиться вовремя и поэтому стали переростками. Но в Красном начальные классы работали и в период оккупации. В бывшей церковной сторожке занятия вели учительницы А. А. Богданович и А. А. Федоровская. Мы долго спорили: считать ли подвигом работу учителя при немцах? Думаем, что ответ на этот вопрос содержится в повести известного писателя Василия Быкова «Обелиск». Молодой белорусский учитель Алесь Мороз остался работать в селе при оккупантах, учил, как и до войны, ребят в школе. Алесь сам прямо и откровенно говорит: «Если вы имеете в виду мое теперешнее учительство, то оставьте ваши сомнения. Плохому я не научу. А школа необходима. Не будем учить мы - будут оболванивать они. А я не затем очеловечивал этих ребят, чтобы их теперь расчеловечили. Я за них еще поборюсь».
Учебники, например грамматики, по которым в Красном работали при немцах, оставались довоенными. В них были только зачеркнуты такие слова, как «пионер», «комсомол», «колхоз» и некоторые другие. А что касается отношений детей к фашистам, то об этом расскажут детские воспоминания. Что же дети увидели и запомнили?
«У нас была небольшая белая собака Пушок с глазами разного цвета, дворняжка, правда, лаял, не был злой. К тому же он был привязан. Так вот, немцы его застрелили, хотя мы плакали и просили его не убивать».
«Наш дедушка был старый, 64 года, но несмотря на возраст и плохое здоровье, его в жестокие морозы по указу немцев гоняли рыть окопы, после чего дедушка возвращался обмороженный и чуть живой».
Таких свидетельств множество, и то, что школа в Красном работала в период оккупации, вовсе не свидетельствует о немецкой «просвещенности» и « гуманности».
Школы под руководством учителей восстанавливали сами белгородские школьники. 20 августа 1943 года в Белгороде по инициативе ВЛКСМ (секретарь Ольга Холондович) была создана первая добровольческая комсомольско- молодежная строительная бригада из 10 девушек. А к середине 1944 года работало 584 таких бригады, объединивших 6 тысяч человек.
Работа белгородского учителя в годы войны должна быть приравнена подвигу. «В дни, когда ветер дул в окна, в классах было так холодно, что замерзали даже чернила. Чернила умудрялись делать из сока красной свеклы, даже разводили ржавчину и писали перьями. В Краснянской школе постоянно не хватало топлива». Учителя и ученики ходили к речке Гостёнке, рубили деревья и возили их в школу. Топили печи и учились. Один учебник приходился на 8-10 человек, писали на газетах, оберточной бумаге. Ходили в школу голодные, кто в чём мог. Дети и учителя обрабатывали школьный участок в 3 гектара: кукуруза, фасоль, картошка. Отсева учащихся в 1944-1945 учебном году директор Барышенский не допустил. Не было отсева и в последующие годы.
«Школа была нам домом, особенно в годы войны. Мы, школьники, днем учились, а вечером помогали по хозяйству матерям, вязали рукавицы, носки, шарфы и отсылали скромные подарки солдатам».
В обязанности учителя входил не только сбор вещей и продуктов для фронта, но и денежных средств у населения: подписка на заём. Это тяжело было морально, ведь в Белгороде после оккупации жили бедно. «Постоянно хотелось есть. Пока мама была на работе, я нянчила грудную сестренку: нажую в соску тыкву и суну ей».
На заём подписывались все, сами учителя – на одну- две зарплаты.
Мы сопоставили справку о зарплате учителя и цены первой половины 1945 года.
А еще почти ежедневные собрания, заседания, работа со слабыми, всеобуч…
- За дополнительную работу не платили, но учителя всё успевали. Ответственно относились к делу. Чувствовали, что надо работать, в этом был смысл. Все шло, как должное.
Учителя военной поры были вместе со своим народом. Верили, что Белгородчина, страна, встанут из руин, что отменят карточки и все наедятся досыта хлеба и, обязательно, с маргарином. Вернутся довоенные чернильницы - фаянсовые, беленькие, с непременным синеньким цветочком, тетрадки в линеечку, леденцовые петухи и рыбки. А после уроков можно будет сбегать посмотреть на невесть откуда взявшегося в Белгороде перед самой войной верблюда. Он ходил в упряжке, иногда появлялся в Красном, и тогда уж было не до уроков…
В начале 1945 года коллектив нашей школы пополнился учителями-фронтовиками, демобилизованными по тяжелому ранению.
Историческая справка из энциклопедии «Великая Отечественная война»: «накануне войны в стране работало 1млн.200 тыс. учителей… На освобожденной от оккупантов территории осталось меньше половины(47%) учителей. Изменился и учительский состав: в основном это были женщины».
В великую эпопею всенародного подвига белгородское учительство вписало немало героических страниц. Сотни учителей - на фронте и в тылу плечом к плечу со своими учениками сражались за нашу Родину, за нашу Белгородчину. Учитель и на войне оставался Учителем.
В предвоенные 40-е годы понятий «личное время», «личная жизнь» у белгородского учителя не существовало. Красноречив отрывок из рукописной поэмы, хранящейся в школьном музее. В ней рассказывается об учителях села Красное (ныне это городская черта, наша школа №34):
… И все, приехав, проверяли нас,
И уж не только по предмету.
Ответственность несли за класс,
За драмкружок, за хоркружок,
за стенгазету,
За чтение газет, за вечера,
за пионерский сбор,
За сбор металлолома и макулатуры,
За высадку цветов, деревьев, трав,
За воспитанье в массах
эстетической культуры…
Учитель ведь за все в ответе:
Что недостаточен удой в совхозе,
Что мало подписалось на газеты,
Что на столбах нет в Красном
фонарей,
Что мало собрано наличными
по займу,
И недостаточно яиц сдано...
Мы многого не знаем о директоре нашей школы Автономе Виноградском. Все документы исчезли в горниле войны. Ушли учителя, знавшие его. Рассказ о Виноградском – наша реконструкция на основе воспоминаний дочери и очень немногих источников.И уж не только по предмету.
Ответственность несли за класс,
За драмкружок, за хоркружок,
за стенгазету,
За чтение газет, за вечера,
за пионерский сбор,
За сбор металлолома и макулатуры,
За высадку цветов, деревьев, трав,
За воспитанье в массах
эстетической культуры…
Учитель ведь за все в ответе:
Что недостаточен удой в совхозе,
Что мало подписалось на газеты,
Что на столбах нет в Красном
фонарей,
Что мало собрано наличными
по займу,
И недостаточно яиц сдано...
Мария Федоровна Ечина из последнего довоенного выпуска говорит, что директор был строгим, но справедливым человеком, хорошо знал свой предмет (русский язык и литература) и не ругался даже тогда, когда ученики воровали яблоки из директорского сада. Похвального листа за отличную учебу с подписью Виноградского у Марии Федоровны не сохранилось – висевший на стене в рамочке лист порвал штыком фашист, обнаруживший изображение Ленина и Сталина.
Автоном Григорьевич Виноградский был директором нашей школы с 1932 года. Из четверых его детей осталась в живых только дочь Людмила. Она вспоминает: «Семья приехала в Красное с Украины. Родителей моих там временно снимали с работы за то, что окрестили детей. В селе Красном мама и папа пользовались уважением. Они отдавали ученикам всю душу. Часто мама приводила домой учеников на дополнительные занятия. Также в школе работала моя тетя Проценко Римма Семеновна (учитель начальных классов). Она погибла во время бомбежки вместе с двумя детьми и свекровью».
Автоном Виноградский проводил на фронт троих учителей нашей школы, двое из которых погибли на войне. Самого же директора оставляли в Белгороде для подпольной работы. В 1943 году Виноградский был выдан женой полицая и расстрелян за связь с партизанами. Похоронили его в селе Грязном, в неглубокой яме без гроба.
Нас удивило, почему для подпольной работы в Красном, Грязном оставили именно директора, которого в селе знали многие, если не все. Но приказы военного времени не обсуждались. Не обсуждал приказ принять Краснянскую школу и фронтовик Василий Барышенский. Уже осенью 1944 года наша школа встретила учеников. Первые пять школ были открыты в Белгороде ещё в августе 1943 года.
На фронте отец. Опустело село.
Далеко сраженье отсюда ушло.
Груз тяжкой работы лег маме
на плечи…
Осенней порою я в школу пошел,
А вечером с книгой садился за стол,
А жизнь мне уроки свои задавала -
То воду таскал. То дрова я колол.
Задачу решаю. За окнами мгла.
И мама с шитьем у того же стола.
И свечка горящая – нет керосина!-
Сгоняет усталые тени с чела.
С первых дней войны белгородские учителя и ученики работали под лозунгом «Все для фронта, все для победы». Например, в один из сентябрьских дней 1941 года на станции надо было разгрузить 40 вагонов. Железнодорожники обратились за помощью в школы города. Ученики и учителя справились с работой за полтора часа.Далеко сраженье отсюда ушло.
Груз тяжкой работы лег маме
на плечи…
Осенней порою я в школу пошел,
А вечером с книгой садился за стол,
А жизнь мне уроки свои задавала -
То воду таскал. То дрова я колол.
Задачу решаю. За окнами мгла.
И мама с шитьем у того же стола.
И свечка горящая – нет керосина!-
Сгоняет усталые тени с чела.
Ученики из Никольского на общешкольном собрании приняли постановление: «Многие колхозники ушли на фронт бить гитлеровскую нечисть. Чтобы не страдала колхозная работа, заменим их. Пойдем в поле, на фермы, убирать хлеб, косить луга».
Газета «Борисовская коммуна» в июле 1941 года пишет: «В Порубежанской школе на колхозных работах Валя Кисова, Дуся Твердохлебова, Нина Пятакова, Галя Мартюшенко и другие перевыполняют нормы выработки взрослых». «14-летние Василий Щербак и Виктор Ковтун работают на бороновании. Они ежедневно выполняют норму на 130-160%».
Таких примеров множество. Конечно же, направляли и возглавляли работу белгородские учителя.
Учитель-фронтовик Барышенский вспоминает: «В 1944 году я был освобожден от военной службы и получил командировку для выезда в курскую область для работы по специальности (постановление Совмина СССР №834) . И вот я в Белгороде приказом РОНО назначен директором Краснянской семилетней школы с 1 августа 1944 года.
Прибыв в село Красное, что же я увидел? Стены школы облуплены и проломлены в четырех местах в виде арок, нет окон, дверей, полы выломаны, голландка разрушена, нет ни одного стола, ни одной парты.
Я представился завучу, сказал, что пришел принимать школу. Она мне: «Вы не первый, тут уже многие приходили, посмотрят и уходят, больше не возвращаются».
В РОНО мне сказали, что ничем помочь не могут и надо обходиться своими силами. Колхоз был разорен, имел 2 лошадей, 1 повозку и 1 сани. Ни единого рубля на восстановление школы не было отпущено, дали только хлебные карточки для работающих в школе - 4,5 кг муки на полмесяца на одного».
Василий Барышенский принял школу. Началась подготовка к новому учебному году. Все работы каменщиков и штукатуров легли на двух мужчин - самого директора, учителя Мозолюка Демьяна Тимофеевича и бригаду из 30 женщин. Председатель сельского совета выделил двух стариков на плотницкие работы. Старшеклассники добывали кирпич: разбирали фундамент разбитого школьного здания, рухнувшего клуба, церковной ограды. Глину и песок носили на плечах из оврага.
Полы были глинобитные, печи сделал учитель Мозолюк. Застеклили окна - рамы были маленькими, из покинутых жителями крестьянских хат, а скамейки поставили на вкопанных в землю столбах. Досок не хватало, пришлось разобрать бункер, построенный немцами, и баню, устроенную нашими солдатами после освобождения села.
Родители учеников оштукатурили стены и потолки, побелили их и даже сделали классные доски прямо на стенах, закрасив прямоугольники черной краской.
1 октября 1944 года школа в Красном приняла учеников в 1-7 классы, причем 6-х классов было два. Пришли дети из других сел - Грязного, Репного, из поселка Октябрьский, хуторов Жабий, Алмазный и Должик. В белгородских школах дети были самого разного возраста. Многие из-за войны не смогли пойти учиться вовремя и поэтому стали переростками. Но в Красном начальные классы работали и в период оккупации. В бывшей церковной сторожке занятия вели учительницы А. А. Богданович и А. А. Федоровская. Мы долго спорили: считать ли подвигом работу учителя при немцах? Думаем, что ответ на этот вопрос содержится в повести известного писателя Василия Быкова «Обелиск». Молодой белорусский учитель Алесь Мороз остался работать в селе при оккупантах, учил, как и до войны, ребят в школе. Алесь сам прямо и откровенно говорит: «Если вы имеете в виду мое теперешнее учительство, то оставьте ваши сомнения. Плохому я не научу. А школа необходима. Не будем учить мы - будут оболванивать они. А я не затем очеловечивал этих ребят, чтобы их теперь расчеловечили. Я за них еще поборюсь».
Учебники, например грамматики, по которым в Красном работали при немцах, оставались довоенными. В них были только зачеркнуты такие слова, как «пионер», «комсомол», «колхоз» и некоторые другие. А что касается отношений детей к фашистам, то об этом расскажут детские воспоминания. Что же дети увидели и запомнили?
«У нас была небольшая белая собака Пушок с глазами разного цвета, дворняжка, правда, лаял, не был злой. К тому же он был привязан. Так вот, немцы его застрелили, хотя мы плакали и просили его не убивать».
«Наш дедушка был старый, 64 года, но несмотря на возраст и плохое здоровье, его в жестокие морозы по указу немцев гоняли рыть окопы, после чего дедушка возвращался обмороженный и чуть живой».
Таких свидетельств множество, и то, что школа в Красном работала в период оккупации, вовсе не свидетельствует о немецкой «просвещенности» и « гуманности».
Школы под руководством учителей восстанавливали сами белгородские школьники. 20 августа 1943 года в Белгороде по инициативе ВЛКСМ (секретарь Ольга Холондович) была создана первая добровольческая комсомольско- молодежная строительная бригада из 10 девушек. А к середине 1944 года работало 584 таких бригады, объединивших 6 тысяч человек.
Работа белгородского учителя в годы войны должна быть приравнена подвигу. «В дни, когда ветер дул в окна, в классах было так холодно, что замерзали даже чернила. Чернила умудрялись делать из сока красной свеклы, даже разводили ржавчину и писали перьями. В Краснянской школе постоянно не хватало топлива». Учителя и ученики ходили к речке Гостёнке, рубили деревья и возили их в школу. Топили печи и учились. Один учебник приходился на 8-10 человек, писали на газетах, оберточной бумаге. Ходили в школу голодные, кто в чём мог. Дети и учителя обрабатывали школьный участок в 3 гектара: кукуруза, фасоль, картошка. Отсева учащихся в 1944-1945 учебном году директор Барышенский не допустил. Не было отсева и в последующие годы.
«Школа была нам домом, особенно в годы войны. Мы, школьники, днем учились, а вечером помогали по хозяйству матерям, вязали рукавицы, носки, шарфы и отсылали скромные подарки солдатам».
В обязанности учителя входил не только сбор вещей и продуктов для фронта, но и денежных средств у населения: подписка на заём. Это тяжело было морально, ведь в Белгороде после оккупации жили бедно. «Постоянно хотелось есть. Пока мама была на работе, я нянчила грудную сестренку: нажую в соску тыкву и суну ей».
На заём подписывались все, сами учителя – на одну- две зарплаты.
Мы сопоставили справку о зарплате учителя и цены первой половины 1945 года.
Зарплата - от 212 до 400 руб.
За классное руководство - 50 руб.
За проверку тетрадей - 20-40 руб.
Цены:
Хлеб – 3-8 руб.
Сахар – 13,5-16,5 руб.
Сливочное масло – 62-66 руб.
Подсолнечное масло – 28-32 руб.
Яйца - 10-18 руб. десяток
Макароны - 9-11 руб.
Водка 0,5 л. - 60 руб.
Туфли женские - 260-280 руб.
Галоши резиновые - 45 руб.
Платье женское х/б - 77-86 руб.
Платье шерстяное - 500-560 руб.
Костюм мужской из бостона - 1400-1500 руб.
Как можно жить на эти деньги месяц? С детьми? Что можно было купить из одежды и что из «пищи духовной», если на базаре в Белгороде учебник стоил примерно 300 рублей?За классное руководство - 50 руб.
За проверку тетрадей - 20-40 руб.
Цены:
Хлеб – 3-8 руб.
Сахар – 13,5-16,5 руб.
Сливочное масло – 62-66 руб.
Подсолнечное масло – 28-32 руб.
Яйца - 10-18 руб. десяток
Макароны - 9-11 руб.
Водка 0,5 л. - 60 руб.
Туфли женские - 260-280 руб.
Галоши резиновые - 45 руб.
Платье женское х/б - 77-86 руб.
Платье шерстяное - 500-560 руб.
Костюм мужской из бостона - 1400-1500 руб.
А еще почти ежедневные собрания, заседания, работа со слабыми, всеобуч…
- За дополнительную работу не платили, но учителя всё успевали. Ответственно относились к делу. Чувствовали, что надо работать, в этом был смысл. Все шло, как должное.
Учителя военной поры были вместе со своим народом. Верили, что Белгородчина, страна, встанут из руин, что отменят карточки и все наедятся досыта хлеба и, обязательно, с маргарином. Вернутся довоенные чернильницы - фаянсовые, беленькие, с непременным синеньким цветочком, тетрадки в линеечку, леденцовые петухи и рыбки. А после уроков можно будет сбегать посмотреть на невесть откуда взявшегося в Белгороде перед самой войной верблюда. Он ходил в упряжке, иногда появлялся в Красном, и тогда уж было не до уроков…
В начале 1945 года коллектив нашей школы пополнился учителями-фронтовиками, демобилизованными по тяжелому ранению.
Я помню сожженные села,
И после победного дня
Пустую, холодную школу,
Где четверо, кроме меня.
Где нам однорукий учитель
Рассказывал про Сталинград.
Я помню поношенный китель
И пятна - следы от наград.
Он жил одиноко при школе,
И в класс приходил налегке,
И медленно левой рукою
Слова выводил на доске.
Ему мы во всем подражали,
Таков был ребячий закон.
И пусть мы неровно писали,
Зато мы писали как он…
И после победного дня
Пустую, холодную школу,
Где четверо, кроме меня.
Где нам однорукий учитель
Рассказывал про Сталинград.
Я помню поношенный китель
И пятна - следы от наград.
Он жил одиноко при школе,
И в класс приходил налегке,
И медленно левой рукою
Слова выводил на доске.
Ему мы во всем подражали,
Таков был ребячий закон.
И пусть мы неровно писали,
Зато мы писали как он…
Историческая справка из энциклопедии «Великая Отечественная война»: «накануне войны в стране работало 1млн.200 тыс. учителей… На освобожденной от оккупантов территории осталось меньше половины(47%) учителей. Изменился и учительский состав: в основном это были женщины».
В великую эпопею всенародного подвига белгородское учительство вписало немало героических страниц. Сотни учителей - на фронте и в тылу плечом к плечу со своими учениками сражались за нашу Родину, за нашу Белгородчину. Учитель и на войне оставался Учителем.
Т. Киященко,
О. Комешева,
руководители музейного кружка
основной школы №34 г. Белгорода.
О. Комешева,
руководители музейного кружка
основной школы №34 г. Белгорода.