Его везли на санях. Молодой совсем. Голова, свесившись с саней, качалась из стороны в сторону.  Женщины, дети, старики, которых немцы согнали на площадь, смотрели на убитого и плакали. Они узнали в  нем учителя школы.

  Старший немец что-то угрожающе говорил. Переводчик переводил. «Так будет со всеми, кто сопротивляться немецкой власти».

  А потом переводчик сказал, чтобы мы  расходились. И все молча разошлись.

  Тело учителя немцы повесили на толстой ветке дерева тут же, на площади. И табличку на грудь повесили - «Партизан».

  Полицай по фамилии Шандурец пришел в наш дом и стал рыться в сундуке – чем бы поживиться. Мама стояла молча рядом, а мы, дети, смотрели с печки, как он хозяйничает.

  Когда полицай взял мамину шаль, широкую, длинную, красивую, она не выдержала,  неожиданно схватила со стола большой нож. Мы от страха зажмурили глаза.

  И тут услышали мамин голос:

  - Ни тебе, ни мне! - И мама полоснула ножом  поперек шали, разрезав её на две половинки. Разозлившись,  Шандурец швырнул обе половинки на пол, забрал то, что уже отложил,  и ушёл.

  Потом мама сшила шаль и  ещё долго ходила в ней. А, рассказывая ту давнюю историю, говорила, что сама удивляется, как решилась на такой поступок

  Мой папа был коммунистом. Когда началась война, он руководил созданием партизанских баз в Брянском лесу, а потом ушел в Красную Армию. Но полицай Шандурец донес об этом немцам.

  Они пришли к нам утром, приказали маме взять детей и повели в комендатуру. На допросе мама говорила, что не знает, где сейчас муж, что он воюет на фронте. Но Шандурец утверждал, что «видел её мужа», в партизанах.

  Немцы поставили маму  и всех нас и у каменной стены комендатуры. Я была  у неё на руках, а Миша. Валя и Петя, испуганные, держались за мамину одежду.

  Переводчик перевел слова офицера:

  - Говори, где муж! Или  расстреляем! Тебя и детей!

  Мама, обняв нас свободной рукой, снова ответила:

  - Воюет на фронте. Я его больше не видела с тех пор, как ушел.

  Переводчик  что-то сказал немецкому офицеру, и тут раздались автоматные очереди.

 Мама, потеряв сознание, упала. Мы, окаменев, стояли, прижавшись к стене. Вскрикнула только маленькая сестричка – в её ручку, срикошетив, попала пуля.  Мама очнулась, поднялась.

  - Идите домой, - неожиданно   произнес переводчик. - Господин офицер сказал, что  ради мужа ты не стала бы жертвовать детьми, Значит, его действительно нет в лесах. А стреляли автоматчики по его распоряжению поверх  головы.

  Зимой 1943 года немцы всё чаще стали обходить  дома жителей. Просили – требовали хлеба,  сала, яиц. Было понятно, что  с продовольствием  у них становилось все хуже, ведь партизаны вели рельсовую войну, пуская под откос эшелоны, идущие из Германии.

К весне на крестьянских подворьях уже почти ничего не осталось Люди доедали последние запасы.

  Растаял снег,  обнажились поля, на которых с прошлого года остался картофель: дождливая осень помешала  качественно убрать урожай. Жители отправились собирать клубни. Отмытые, высушенные, перетертые, они вместе с мякиной были своего рода «мукой», из которой жарились оладьи, которые  называли «тошнотиками» - голод заставлял есть все.

  Отправились за «тошнотиками» и мои старшие братья и сестричка. Забрели в низину. Увлеченные сбором,  стали месить в чавкающую оттаявшую землю. А семилетний Петя, на ногах которого были большие немецкие сапоги, вовсе увяз. Миша стал его тащить, но вытащил из сапог… Петю, а его обувка остались  в глинистой почве. Старший брат нёс Петю на спине до дома.

  А сапоги по морозцу рано утром мама вырубила топором.

  Однажды вечером осенью 1943 года послышались звуки артиллерийской канонады. Наши близко!

  Утром засуетились немцы, а вскоре на другом конце села взметнулись яркие языки пламени, повалили чёрные клубы дыма. Немцы отступали, поджигая избы.  Тушить пожары было некому. Жители в страхе покидали дома, бежали к оврагам, в близлежащий лес. Некоторые прятались в погребах.

  Мы с мамой успели убежать в овраг. Сидели, прижавшись друг к дружке, а над головами с жутким  воем пролетали снаряды, свистели пули. Мама, прикрывая нас собою, говорила:

  - Если погибнем, детки, то сразу и все вместе.

  Немцы сожгли почти все избы. Наш дом стоял вдали от дороги, в глубине огорода, потому уцелел.

  Вскоре после того, как мы вернулись в дом, к нам во двор въехал легковой автомобиль. Из него вышел молодой советский военный. Он жил у нас два дня. Подарил несколько банок консервов. Их содержимое мы съели, а пустыми банками долго играли, радуясь «золоту», которое горело на дне банок в лучах солнышка.  И очень жалели, что со временем «золото» потускнело.

  Такими  были наши детские радости в то лихое время.